Неточные совпадения
— Я только хочу сказать, что те права, которые меня… мой интерес затрагивают, я буду всегда защищать всеми силами; что когда у нас, у
студентов, делали обыск и читали наши письма жандармы, я готов всеми силами защищать эти права, защищать мои права образования, свободы. Я понимаю военную повинность, которая затрагивает
судьбу моих детей, братьев и меня самого; я готов обсуждать то, что меня касается; но судить, куда распределить сорок тысяч земских денег, или Алешу-дурачка судить, — я не понимаю и не могу.
Трофимов. Верьте мне, Аня, верьте! Мне еще нет тридцати, я молод, я еще
студент, но я уже столько вынес! Как зима, так я голоден, болен, встревожен, беден, как нищий, и — куда только
судьба не гоняла меня, где я только не был! И все же душа моя всегда, во всякую минуту, и днем и ночью, была полна неизъяснимых предчувствий. Я предчувствую счастье, Аня, я уже вижу его…
Студент этот, по имени Михалевич, энтузиаст и стихотворец, искренно полюбил Лаврецкого и совершенно случайно стал виновником важной перемены в его
судьбе.
Вот здесь лежит больной
студент —
Судьба его неумолима!
Несите прочь медикамент:
Болезнь любви неизлечима!
— На молитву! Шапки долой! — командуют фельдфебеля. Четыреста молодых глоток поют «Отче наш». Какая большая и сдержанная сила в их голосах. Какое здоровье и вера в себя и в
судьбу. Вспоминается Александрову тот бледный, изношенный
студент, который девятого сентября, во время студенческого бунта, так злобно кричал из-за железной ограды университета на проходивших мимо юнкеров...
— Интеллигентный, это верно! — закричал Заикин. —
Студент! Люблю
студентов, хоть они и бунтовщики. Сам был бы
студентом, если бы не
судьба.
Студент разочарованно замолчал. Ему всегда становилось грустно, когда он в жизни натыкался на грубость и несправедливость. Он отстал от землемера и молча шел за ним, глядя ему в спину. И даже эта согнутая, узкая, жесткая спина, казалось, без слов, но с мрачною выразительностью говорила о нелепо и жалко проволочившейся жизни, о нескончаемом ряде пошлых обид
судьбы, об упрямом и озлобленном самолюбии…
Григорий Иванович. Я-то? Ах, Онуфрий Николаевич! Друг мой единственный: я ведь по натуре
студент, ведь это (указывая на одежду) одно роковое недоразумение, жестокая игрушка загадочной
судьбы.
Не знаю, выдавались ли такие же эпохи в дальнейших
судьбах русской колонии с таким оживлением, и светским, и литературно-художественным. Вряд ли. Что-то я не слыхал этого потом от дерптских русских — бывших
студентов и не
студентов, с какими встречался до последнего времени.
Судьба — точно нарочно — свела меня с таким человеком в ту полосу моей дерптской жизни, когда будущий писатель стал забивать естественника и
студента медицины.
А сам Николай Евграфыч глядит на этой фотографии таким простаком, добрым малым, человеком-рубахой; добродушная семинарская улыбка расплылась по его лицу, и он наивно верит, что эта компания хищников, в которую случайно втолкнула его
судьба, даст ему и поэзию, и счастье, и всё то, о чем мечтал, когда еще
студентом пел песню: «Не любить — погубить значит жизнь молодую»…
И
судьба подшутила над ним: в эту минуту над тысячной толпой
студентов, на лестнице, прислоненной к дровам, говорил
студент Михаэлис, тот приятель М.Л.Михайлова (и брат г-жи Шелгуновой), с которым я видался в студенческих кружках еще раньше. А он приходился… чуть не племянником этому самому действительному статскому советнику и театральному цензору.
В последнюю мою поездку в Петербург дерптским
студентом я был принят и начальником репертуара П.С.Федоровым, после того как мою комедию"Фразеры"окончательно одобрили в комитете и она находилась в цензуре, где ее и запретили. В
судьбе ее повторилась история с моим руководством. Редакция"Русского слова"затеряла рукопись, и молодой автор оказался так безобиден, что не потребовал никакого вознаграждения.
— Гм! Счастливы!.. Шел я как-то,
студентом, по Невскому. Морозный ветер, метель, — сухая такая, колющая. Иззябший мальчугашка красною ручонкою протягивает измятый конверт. «Барин, купите!» — «Что продаешь?» — «С… сча… астье!» Сам дрожит и плачет, лицо раздулось от холода. Гадание какое-то, печатный листок с предсказанием
судьбы. — «Сколько твое счастье стоит?» — «П-пятачо-ок!..»
Я был пьян от радости, я благодарил
судьбу: мне, голодному
студенту, уже выгнанному из университета за невзнос платы, на последние сорок копеек сделавшему объявление о занятиях, вдруг попался богатейший урок.